Поэт и царь

Всего какой-то век назад Россия была столицей мировой литературы. В Ясную Поляну на поклон Толстому стремились писатели со всего мира, как пилигримы в Иерусалим. И в самой России влияние писателя было столь велико, что, захоти он, допустим, избраться царем, вряд ли Николай II остался у власти. Загвоздкой было лишь то, что Толстой ни в грош не ставил государство. Да и избраться царем невозможно – в России законная власть давалась всегда лишь от Бога. Как, впрочем,  невозможно и избраться в великие писатели.  Но откуда взялась в России эта власть литературы?

В то время, когда на Западе Шекспир уже записывал монолог Гамлета, писателей и поэтов в России еще вообще не было. Были цари и юродивые. Богом данный русскому народу царь-государь и fool "in Christ". Первый правил жизнью и смертью своих подданных, второй единственный мог говорить правду в глаза тирану. Достаточно вспомнить знаменитую сцену в драме Пушкина «Борис Годунов», когда юродивый восклицает: «Нельзя молиться за царя-ирода, Богородица не велит»! Сакральности власти противопоставлялась сакральность христианской совести.

Русский атлас мира выглядел примерно так: в центре мира святое Отечество, единственная истинно христианская страна, окруженная со всех сторон океаном врагов. Вековая царская служба из поколения в поколение отбирала и тело, и волю, и мысли, но давала взамен наполненность души и праведный смысл существования. То, что послам с берегов Рейна казалось в России деспотией и рабством, воспринималось на Москва-реке самоотверженным участием в общей борьбе, где царь - генерал, а все остальные - его дети и солдаты. Отсутствие частной жизни компенсировалось сладостью погибели за Родину. Протяженность отечества в географии и времени были залогом личного спасения, всеобщее неосознанное рабство горько для тела, но живительно для духа. Россия, подобно Ноеву ковчегу в потопе, выполняла миссию сохранения святой жизни на Земле.

Все изменилось с Петром Первым. Он хотел «прорубить окно в Европу», но прорубил пробоину в русском ковчеге.

Наш исторический парадокс: правители хотят одно, а выходит совсем другое. Петр Первый хотел укрепить империю, но на самом деле подложил под нее бомбу, которая ее уничтожила. Так уже в наше время Горбачев хотел спасти коммунизм, но похоронил его.

Суть реформ Петра заключалась в том, чтобы получить на Западе военные технологии для борьбы с тем же самым Западом.  В 18 столетии в Россию пришла волна «Gastarbeiter» из просвещенной Европы. Приглашали инженеров и специалистов, а приехали люди. И привезли европейские идеи индивидуализма, прав личности и человеческого достоинства. Современные технологии требуют образования, образование неминуемо влечет за собой понятие о свободе личности. Так в России появилась интеллигенция.

Дать определение русской интеллигенции пытались многие. Ни одно не передавало целиком все особенности этого специфического явления. Скорее всего, русский интеллигент, это тот, кто, начитавшись книг и насмотревшись на русскую жизнь, восклицал вслед за Пушкиным: «И дернул меня черт родиться в России с умом и талантом!»

Поэты появились в России в 18 столетии, носили мундиры и писали в основном оды на восшествие на русский престол немецких императриц. В стране, где жизнь шла по военному принципу единоначалия, все, в том числе и поэты, служили государству, олицетворенному в самодержавии. Все изменилось с появлением Пушкина. Родившись в стране, где крепостное право было лишь формальным выражением рабства глубинного, внутреннего, психологического, он совершил главный русский переворот, величайшую русскую революцию: пирамиде власти, во главе которой царь вершит судьбами больших и малых народов, он противопоставил альтернативную пирамиду, во главе которой стоит поэт. Парадигма царь – юродивый сменилась противопоставлением царь - поэт. Всевластию традиционной русской системы, для которой человек, по выражению Петра I, «солдат отечества», а в формулировке сталинского палача Берии «лагерная пыль», Пушкин противопоставил другую, еще неизвестную до него в России власть – власть  свободного творческого духа. Иерахии имперского сознания, в которой все зависит от чина, отныне противостоит другая иерархия, никем не узаконенная, но всеми признаваемая, в том числе и царями:

Я памятник поздвиг себе нерукотворный,

К нему не зарастет народная тропа,

Вознесся выше он главою непокорной

Александрийского столпа.

Эти строчки из стихотворения «Памятник» стали декларацией независимости поэта, провозглашением другой России. Власть в России боится поэтов, потому что, начиная с Пушкина, они – неподвластная режиму, такая же сакральная, назначенная свыше власть, представители другой страны в границах той же империи.

Но возникшее двоевластие неминуемо приводило к конфликту: как сосуществовать двум властям, данным от Бога, в одном тоталитарном государстве? Возник вопрос вопросов русской литературы, на который мучительно искали ответ все поколения руских поэтов: должен быть поэт с царем или против царя?

Муза юного Пушкина - муза тираноборческая, или, по современной терминологии, террористическая. Поэт был сослан царским указом в ссылку в свое имение. Стихотворение «Кинжал» переписывали друг у друга декабристы, офицеры, поднявшие неудавшийся путч против нового царя Николая I в декабре 1825 года. Среди них были друзья Пушкина, готовившие цареубийство.

Новый царь вызвал ссыльного поэта к себе в Кремль во время своего венчания на царство и спросил, с кем был бы поэт во время восстания на декабрьской площади. Пушкин честно ответил: «С моими друзьями». Это был момент истины русской литературы. Царь мог бы уничтожить поэта росчерком пера. Но Николай чувствовал, что царская власть в России уже не могла существовать без благословения другой, высшей власти. Умный Николай идет на вынужденный компромисс и объявляет себя Первым читателем Первого поэта.

С того кремлевского разговора поэта с царем берет начало двоецарствие в русском сознании.

Юного Пушкина – автора «Кинжала» уже не было. Был зрелый Пушкин, русский национальный поэт. Первый воспевал насилие как путь к свободе. Второй знал, что этот путь никуда не ведет.

Пушкин дал ответ на «проклятый» русский вопрос, встающий перед каждым русским, родившимся в империи, которая постоянно ведет войны с чужими и с собственным народом: как относиться к правительству и народу, которые ведут эти войны? Изучение истории России, истории ее царей и народных бунтов, его здоровое чувство реальности привело поэта к выводу, что худшее, что может произойти с Россией – это революция, «бессмысленный и беспощадный» народный бунт, и что правительство – «единственный европеец в нашей стране». Пушкин увидел, что в России не может быть альтернативы диктатура – демократия, а только кровавый хаос – порядок, что слабость государства в России приведет не к демократическому самоустройству общества снизу, а к анархии, в которой первой погибнет культура. И воскрешением порядка займется еще более сильная и жестокая диктатура. Пушкин как будто предвидел то, что произойдет с Россией в 20 веке. Именно это определило выбор первого русского национального поэта – он выбрал быть с царем, сильной властью в России, которая является гарантом существования и частной жизни, и культуры. Он изучал историю Пугачевского бунта, кровавого народного восстания в 18 столетии, и хорошо понимал, что в русской революции первыми будут гореть библиотеки.

В России возникла уникальная ситуация. На одной территории образовалось две совершенно разных по духу и культуре нации, хотя и те и другие  - русские и говорят на одном языке. Одна часть народа живет в провинции - многомиллионная, нищая, необразованная, спивающаяся, ментально оставшаяся в средневековье. Другая сосредоточена в двух русских столицах – образованная, с достатком, объездившая весь мир и с европейскими представлениями о демократическом устройстве общества. Для одних порядок в России может навести только Царь-отец железной рукой. Для других вся русская история – кровавое болото, из которого нужно вывести страну к европейскому либеральному устройству.  То, что происходило тогда в России, удивительно напоминает Россию Путина. В моей стране играется все та же игра по тем же правилам для трех игроков: народ по гениальной пушкинской формулировке «безмолствует», нарождающееся общество требует себе «швейцарского» народовластия и объявляет войну правительству, а власти остается или отступать или закручивать гайки.

Царская Россия отступала перед Россией демократической до того, что пирамида государственной власти самораспустилась. В феврале 1917 года в стране произошла бескровная демократическа революция – другая Россия победила. Но шансы у новорожденного гражданского общества на выживание не было никаких – шла война. Первая русская демократия просуществовала всего несколько месяцев, за которые страна погрузилась в хаос.

Своенравная историческая муза использовала коммунистическую идеологию, чтобы под ее маской восстановить в России старый патриархальный порядок. По сравнению со сталинской диктатурой прежняя «тюрьма народов» уже казалась пряничной избушкой. Другая Россия была уничтожена в самом прямом, физическом смысле – миллионы людей уехали в эмиграцию, миллионы людей были уничтожены в Гулаге. Снова отечественный атлас выглядел, как в средние века: святое Отечество с единственно правильной коммунистической идеологией изображалось в центре мира и было окружено океаном врагом.

Со времен Пушкина и Николая I земному царю уже недостаточно быть помазанником Божьим, власть правителя еще долна быть освящена и русской литературой, второй священной русской властью, именно поэтому при Сталине режим так заботился об увековечивании памяти русских классиков.

Если православные цари основывали право владеть телами и душами своих подданных законами неба, то коммунисты легитимировали диктатуру партии «научными» тезисами вроде: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Однако настоящими сакральными фигурами, которые могли «освятить» власть в России были Пушкин и Гоголь - поэты и писатели.

Пойдя за коммунистами в начале 20 века русские отказались от Христа, но «сбросить Пушкина с парохода современности», как призывали революционные поэты, оказалось невозможно. Здесь рука была поднята на действительно святое для русской души. Устанавливая везде памятники Пушкину,  тюремное государство стремилось показать себя в глазах народа  праведным. Получалось как бы, что и Пушкин, и другие классики поддерживают хотя бы символически, своими мраморными изваяниями превращение всей страны в ГУЛАГ. Ритуальное поклонение великим гуманистам отбрасывало отсвет гуманности и на сам режим. Хотя это нисколько не помешало бы сталинским «гуманистам» расстрелять того же Толстого, проживи великий старец еще подольше.

От Пушкина идет русская литературная традиция быть как можно ближе к первому читателю. Поколения русских авторов, подобно мотылькам слепо спешащим на пламя, летели на власть. И ни разу это хорошо не заканчивалось. Достаточно вспомнить убийство на дуэли самого Пушкина или самоубийство Маяковского.

Другую русскую традицию поведения поэта по отношению к власти сформулировал еще один великий русский поэт, лауреат Нобелевской премии, Иосиф Бродский так: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Экстремальным примером такого  поведенческого кодекса можно считать последний побег Толстого. И жизнь самого Бродского можно считать хрестоматийной: ссылка на Север в юности, внутренняя невозможность идти на какие-то компромиссы с режимом и эмиграция «в глухую провиницию у моря». Нью-йоркскую провиницию у Атлантического океана поэт своим переездом сделал столицей русской поэзии. Другая Россия - понятие не географическое. Она там, где другие русские. На протяжении нескольких поколений Россия поэтов и писателей, Россия культуры, уничтоженная в СССР, сохранялась в эмиграции.

Империя, построенная Сталиным, могла бы существовать еще долго, но произошло чудо. Один за другим умерли все верховные рабы, и страна-тюрьма просто развалилась. В середине 80-х – начале 90-х мой народ получил уникальную возможность построить свою жизнь по-другому, сделать свой собственный выбор. Помню то удивительное чувство, когда кончалась эпоха советской власти и впервые я ощутил себя с гордостью гражданином моей страны, ответственным за ее будущее.

25 лет назад мы выходили на демонстрации против  режима - защищать честь и достоинство и сказать власти: Мы не рабы! Счастливо то поколение, которому удалось испытать такое.

Мою новую Россию нужно начинать с детей, решил я - и с началом перестройки пошел работать в школу. В России, в отличие от Германии или Швейцарии, школа – в самом низу социальной лестницы, очевидно потому, что там нечего воровать.

В те годы я впервые поверил, что от меня что-то зависит. Я хотел сделать мою страну другой. И начинать менять страну нужно именно со школы. Вдруг почувствовал себя на самом важном месте в самое важное время. Мне казалось, что в России кончается жизнь по тюремным законам: сильнейшему достаются лучшие нары. И начинается новая - по одному главному закону, закону сохранения человеческого достоинства. Мне казалось, что это я меняю страну. На глазах из тоталитарной системы Россия превращалась в демократическое государство. Это было удивительное чувство.  Ведь нас растили послушными рабами, а тут ты берешь ответственность за все вокруг на себя.

Август 1991 стал рубежом, границей между советским тошнотворным прошлым и светлым, как тогда казалось, будущим, полным надежд. Верилось, что страна нахлебалась в 20-м веке кровавой каши досыта, что начинается человеческая достойная жизнь. А главное, больше не будет крови. То, что военный путч, не унес жизни тысяч людей, тоже казалось символичным. Свобода стране далась ценой жизни трех молодых людей. Мы ходили на их похороны. Еще символично было то, что это были православный, мусульманин и еврей. На похоронах все говорили, что эти три парня отдали свою жизнь за нашу общую родину – новую свободную Россию. И верилось, что это будет последняя кровь, пролитая в моей стране.

Увы, это была первая кровь новой России. Время надежд заканчивалось. Наступало время разочарований. В октябре 93-го новая «демократическая» власть уже сама расстреливала из танков собственный народ в Москве. Кровь лилась на улицах российских городов в бесконечных криминальных разборках. В 95-м началась Чеченская война. Сквозь демократическую риторику новой России очень явно проступали очертания России старой, вечной.

В 91-м году мы освободились от Коммунистической партии, но не смогли освободиться от самих себя. И наша жизнь вернулась.

Мы были наивными. Все казалось простым и ясным – нашу страну захватила банда коммунистов, и если прогнать партию, границы откроются, и мы вернемся в мировую семью народов, живущих по законам демократии, свободы, уважения прав личности. Слова звучали как чудесная сказка о недосягаемом будущем – парламент, республика, конституция, выборы.

Мы почему-то не думали  том, что у нас все эти слова уже были – и конституция Сталина 37-го года была «самой демократичной конституцией в мире», и на выборы мы регулярно ходили. Мы забыли, что все хорошие слова, пробираясь через границу в наше отечество, теряли свои первоначальные значения и начинали означать что угодно, кроме того, что они призваны были означать. Кто бы мог тогда подумать, что компартия уйдет, но мы-то  останемся – и все лучшие слова: и демократия, и парламент, и конституция станут лишь дубинками в бесконечной схватке за власть и деньги в новой свободной России.

Охранников прогнать оказалось невозможно, потому что каждый был сам себе охранником. Бунт в зоне-стране, если его не подавлять, все равно когда-то должен был закончится сам собой и кончился только тем, что люди вернулись в свои бараки. Жить-то надо. И порядок сам собой установился. Все тот же порядок – потому что другого там никто не знает. И лучшие нары опять заняли сильнейшие, оттеснив слабых к параше.

Вторая попытка демократии в России завершилась. Империя сбросила с себя кожу на глазах одного поколения, но то, что вылезло – поразительным образом напоминает нечто до боли знакомое тем, кто еще пожил «в добрые старые времена».

За двадцать лет новой России стало ясно, что демократические преобразования в России превратились лишь в слова, которые прикрывают бандитское устройство общества и самого государства. Мафии в том виде, как она существует в других странах - параллельно с государством, в России нет. Русская Коза Ностра срослась с государством. Госструктуры и есть русская мафия, главный враг закона и общества.

Люди чувствуют себя обманутыми. Под демократическими лозунгами их ограбили. Шайка бывших партийных и комсомольских функционеров поделили между собой все природные ресурсы и торопятся поскорее распродать их, чтобы обогатиться сегодня, не думая о будущем своей страны. Так видятся сегодня подавляющему большинству населения демократические реформы 90-х. Очень уж ярко проступают сквозь маскарад 21 века вечные русские константы: кучка воров, чиновников и олигархов, прибрала к рукам богатства страны и вовсе не собираются делиться с нищим, спивающимся населением. Деньги за распродаваемые недра уплывают на Запад, а вовсе не инвестируются в дороги, больницы, школы в России. Государственные средства, выделяемые на социальные цели, в основной своей массе до цели так и не доходят, а расходятся по чиновничьим карманам. Прекрасным примером может служить Зимняя олимпиада, проводимая в субтропиках по капризу верховного горнолыжника. Только украденная при строительстве олимпийских объектов сумма, превышает расходы на проведение всех предыдущих зимних олимпиад, вместе взятых.

20 век замкнул русскую историю в ленту Мёбиуса. Страна оказывается снова в империи всякий раз, когда пытается построить демократическое общество, ввести выборы, парламент, республику. Надежды времен перестройки на «европеизацию» страны рухнули. Опять, в который раз,  подтвердилось, что Россия – прекрасная страна для подлецов или для борцов с подлостью. Для «нормальной» достойной жизни эта империя не предусмотрена. Если ты по нартуре своей не борец и не подлец, а хочешь только прожить жизнь достойно, зарабатывая честным трудом на семью, то у тебя все равно нет выбора: каждый день подталкивает тебя или к одним или к другим. Не хочешь быть подлецом вместе со всеми – становись трагическим борцом, готовым пожертвовать всем, в том числе и семьей, ради борьбы. Не хочешь быть героем и сгинуть в тюрьме или чтобы тебя забили насмерть в подъезде – пристраивайся к подлецам. И что делать простым нормальным людям, если они, с одной стороны, не хотят становиться частью криминальной структуры – а вся жизнь в России стала криминальным механизмом,  и если они, с другой стороны, не хотят идти в революцию? Если просто хотят достойной человеческой жизни? Сегодня, как и прежде, есть только два выхода: «внутренняя эмиграция» в алкоголь, если нет сил и возможностей уехать, или реальная эмиграция из страны. Россию за последние двадцать лет покинули миллионы. И прежде всего уезжают люди с высшим образованием – интеллектуальный и наиболее предприимчивый цвет нации, основа третьего сословия, которое рождается в больших городах, но которому власть никак не дает встать на ноги.

Цари (генсеки, президенты) в России меняются, а Пушкин остается, и каждый режим пытается путем поклонения поэту получить от него  «духовную»  легитимацию. «Пушкин – наше все!» - раздавалось со всех трибун в 1937 году, в год самого страшного террора и самого помпезного чествования пушкинского юбилея – вся страна по обе стороны колючей проволоки отмечала столетия со дня его смерти.

Неудивительно, что свой приход к власти Путин тоже начал с чествования Пушкина – 200 летний юбилей поэта был отмечен с грандиозной помпой, затмившей сталинские камлания. И все это на фоне войны, которую вело правительство против собственного народа в Чечне. И снова слышалось отовсюду: «Пушкин – наше все!» Но те мифические времена, когда Николай Первый был первым читателем Пушкина, а Сталин лично читал книги лауреатов Сталинской премии, давно прошли. С нынешним самозванцем на троне поэт не может быть вместе уже хотя бы потому, что тот не читает. Невозможно представить себе серенького полковника КГБ с книгой в руках. Новому режиму по просту говоря плевать на литературу – для него важно контролировать электорат через телевидение.

Для большинства населения современной России ТВ является единственным источником информации. И в 21 веке населению предъявляется по «зомби-ящику» все та же до боли известная картинка: святое отечество – теперь уже без всякой идеологии – окружено океаном врагов, и только отец нации может спасти страну от хаоса революции.

Но новые времена требуют и от диктатур новых решений. Другую Россию власть не уничтожает физически, но вытесняет в эмиграцию – границы открыты. Все недовольные режимом объявляются иностранными агентами. «Кому у нас не нравится – проваливайте в Америку к своим хозяевам!» Вопрос свободы слова решен чисто технически: все недовольные отправлены в интернет-гетто. На оппозиционных сайтах можно ругать правительство сколько угодно, но ни одно антиправительственное высказывание не пройдет цензуру государственных телеканалов.

Фальсифицированные выборы в Русскую Думу в декабре 2011 послужили детонатором: возмущенное хамскими махинациями власти, общество взорвалось, протесты выплеснулись из интернетного гетто на улицу. Буквально за несколько дней Россия словно проснулась, стала совершенно другой страной. Вдруг оказалось, что людей, которые больше не могут и не хотят жить при коррупционной системе, установившейся при Путине, не маргинальное меньшинство, что их очень много. А в Москве они составляют даже большинство! В людях проснулись те чувства, которые окрылили их двадцать пять лет назад: «Это наш город, это наша страна и нам не все равно!». То, что сейчас происходит в России, показывает, как в патриархальном пространстве на наших глазах рождается гражданское общество. Тоталитарной ментальности власти и населения противостоит новое для большинства жителей России представление о человеке и достойным его образе устройства всей жизни.

События последнего года в России раскололи страну. Гражданская война, пока еще «холодная», между криминальной империей и «образованным» обществом идет вовсю. И каждый арест оппозиционеров, каждое принятие очередного «драконовского» закона нелегитимной Думой это противостояние только радикализируют. «Закручивание гаек» привело к тому, что страна полностью перешла под контроль криминальной банды олигархов и чиновников, а «протестное» движение опять оказалось вытеснено в свое интернет-гетто.

Революции и баррикад в России не хочет никто. Слишком плохой исторический опыт за плечами моего народа. Но и жить дальше в унизительном пространстве путинской империи невозможно. Выход только один. Оружие оппозиции – информация.

Какая сегодня Россия – на самом деле никто не знает. Невозможно верить никаким социологическим опросам. Если провести в стране  в ближайшее воскресение реально свободные выборы, кто победит? Вполне может оказаться, что людей с мозгами, промытыми путинскими ТВ, сейчас все-таки арифмитическое большинство. Только свободная информация может их изменить, сделать другими. Только свободный доступ к источникам свободного слова может сделать их гражданами другой, настоящей России.

Вторая русская демократия начала 90-х продержалась дольше первой, которая закончилась всего через несколько месяцев Октябрьским переворотом. У России теперь появляется третий шанс. Опять упустит?